Под новым небом, или На углях астероида - Страница 99

– Рыбу… носить к твоему шалашу?! – возмутился староста. – Ах ты, негодяй! Да пошёл ты…

Гюнтер ухмыльнулся и ткнул стволом автомата в сторону женщины, шедшей от леса с лукошком грибов.

– Кто это там? Вроде твоя жена. Если ты не обеспечишь, что я сказал, то я прострелю ей ногу или руку… или задницу, и она на всю жизнь останется увечной. Уразумел?

Староста побелел лицом и пообещал всё делать так, как прикажет господин Ренинг.

Собрав народ, он сообщил о требованиях, выдвинутых посёлку.

В тот же день общий любимец Йозеф, крепкий девятнадцатилетний парень, подкараулил Гюнтера и внезапно набросился на него.

Между ними завязалась отчаянная борьба, продолжавшаяся минуту или две. Сначала они боролись на равных, но под конец Йозеф стал одолевать, так как был выносливее. Тогда Гюнтер выпустил из рук автомат, за который они оба держались, и ударил своего противника кулаком промеж глаз. Юноша упал, а Гюнтер подхватил оружие, отступил на несколько шагов и выстрелил в него. Пуля раздробила Йозефу колено, и через день он умер от заражения крови.

Смерть парня взволновала посёлок. Самые смелые стали обдумывать, как избавиться от убийцы. Когда перевалило за полночь, они стали подкрадываться к его шалашу.

Однако накануне вечером кто-то предупредил Гюнтера. Он встретился со своими дружками, рассказал о готовящемся нападении и предложил объединиться в одну команду, скреплённую жёсткой дисциплиной.

– Будете жить на всём готовом, – сказал он им. – Так, как живу я. А этих, – он кивнул на посёлок, – сделаем своими невольниками, они станут исполнять то, что мы прикажем.

Лёгкая жизнь манила. Его предложение было с восторгом принято. Сразу по завершении переговоров была устроена засада. Заметив приближающиеся тени, Гюнтер и его сообщники открыли беспорядочную стрельбу. Участники раскрывшегося заговора бросились врассыпную. Никто из них не был убит, но двое получили лёгкие ранения.

Утром Гюнтер и его шайка обошли шалаши и разыскали обоих раненых. Побоями их заставили назвать остальные имена. Расправа была жестокой и надолго отбила охоту даже думать о каком-то возмездии угнетателям.

Вчетвером им стало легче держать посёлок «в узде». Потом к ним присоединились ещё трое молодых людей, за ними ещё один, и Грюненсдорф был окончательно порабощён.

Гюнтер и его коммандос, как он называл членов своего отряда, больше не участвовали ни в каких работах, и всем необходимым их снабжали остальные посельчане. Им доставляли столько рыбы, ягод, грибов и орехов, сколько они требовали. Коммандос стали есть досыта, а все остальные снова голодали, так как теперь приходилось работать не только на себя, но и на этих бездельников. Хотя и бездельниками в полном смысле слова их назвать было нельзя. Они ежедневно занимались оружием, разбирали и собирали его, устраивали стрельбы и разные военные учения: проводили рукопашные бои, оборонительные и наступательные операции.

Вальтер Ренинг места себе не находил, видя, что творится, и проклял и себя, и тот день, когда взялся учить сына обращению с оружием. Не единожды он пытался урезонить его, но Гюнтер отвечал грубо, не считаясь с родственными узами.

– Не лезь не в своё дело, – говорил он, уставясь на него насмешливым взглядом. – Неужели ты думаешь, что я снова полезу в холодную воду, чтобы добывать рыбу для Грюненсдорфа? Или ходить по лесу и собирать грибы? Ты принимаешь меня за идиота или как? Зачем мне быть наравне со всеми, когда у меня есть вот это? – и он потрясал своим автоматом.

– Ты – грязное мерзкое существо и недостоин называться человеком, – сказал ему однажды старший Ренинг. – Ты – павиан, овладевший оружием и научившийся говорить членораздельно.

– Значит, павиан! – сказал Гюнтер, покоробленный словами отца. – Неплохо звучит, спасибо, папаша! А тебе не кажется, что ты просто-напросто выжил из ума? Нет? В любом случае вот что: проваливай отсюда и не мешай мне. Придёшь ещё раз – схлопочешь пулю лично от меня.

В тот же день Вальтер Ренинг покончил с собой, повесив на шею тяжёлый камень и бросившись в глубокий омут.

Узнав об отце, Гюнтер не проронил ни слова, лишь на лице его проступила мертвенная синева. Он вышел из посёлка, сел на дерево, поваленное бурей, обхватил голову руками и долго оставался так без движения. Когда к нему подошли спросить по поводу похорон, то услышали одну и ту же повторявшуюся фразу:

– Дурак, ах, что наделал, вот дурак!

Никто, однако, не мог понять, к кому эти слова относятся: то ли лично к самому Гюнтеру, то ли к его отцу. Некоторые говорили, что начальник коммандос всё-таки любил своего старика и тяжело переживает его смерть. Но в это мало кто верил.

* * *

– Невесёлая история, – сказал Игорь, наблюдая за тем, как Курт набивает трубочку очередной порцией табака.

– Гм, невесёлая! То, что я рассказал, лишь присказка – сказка будет впереди.

– Значит, дальше было ещё хлеще. Но вот скажите мне, Курт: что, Гюнтер и его команда так и продолжали жить рядом с вами в своих шалашах?

– Э-э, нет. Вскоре после смерти старого Вальтера они принесли со своего склада несколько пил, топоров и лопат и заставили нас строить для них новое жильё. Не шалаши, а настоящие бревенчатые дома с печным отоплением. Таким образом, в нескольких сотнях метров от Грюненсдорфа, на противоположном конце долины, вырос ещё один посёлок, или, по-другому, жилой комплекс. Коммандос назвали его Гросхауз. В жилом комплексе кроме домов были построены бани, амбары, погреба, и всё это было огорожено высоким прочным забором.