Утром, когда рассвело, Игорь и Ник навьючили лошадь, взвалили на себя рюкзаки и, послав вперёд Тарзана и держа лошадь на поводе, двинулись в путь. По условию с О’Брайеном, оба отряда должны были вернуться к месту стоянки судна не позднее восьмого августа.
Дорога петляла, следуя рельефу местности. Деревья перемежались скалами и зелёными зарослями кустов, редко когда – ровным открытым лугом. Иногда приходилось прорубаться сквозь кустарник и мелколесье или осторожно пробираться по узкому каменному карнизу, нависшему над глубоким прибрежным обрывом, у основания которого непременно торчали огромные тяжёлые валуны.
Примерно в полдень сделали привал. Сняли рюкзаки, освободили лошадь от вьюков, напоили, задали ей в торбе фураж – смесь дроблёной пшеницы с ореховой мукой, – потом, не стреноживая, пустили на луг. Пообедали сушёными охотничьими колбасками и инжиром, запили всё это пресноватой на вкус речной водой и некоторое время лежали, расслабившись, давая отдых натруженным ногам.
Перед наступлением вечерних сумерек остановились на ночлег, выбрав укромную впадину у подножия небольшого холма, метрах в двадцати от деревьев. Игорь занялся сбором валежника, потом запалил костёр. Ник напоил Казбека и, достав из поклажи небольшой кошельковый невод, вновь отправился к реке, на этот раз – чтобы испытать рыбацкую судьбу. Игорь не спешил готовить ужин, ожидая, с чем придёт молодой рыбак.
Ник пришёл с неводом, в кошеле которого шевелилось с десяток довольно крупных рыбин.
– Однако! – только и сказал Игорь. Взяв брезентовое ведро, изготовленное из плотной крапивной ткани, он в свою очередь отправился к реке, чтобы зачерпнуть воды. Сварили в казане уху. Поужинали. Несколько кусков отварной рыбы оставили на утро. Перед сном обменялись впечатлениями о пройденном пути.
– Сколько мы отмахали за день? – задался вопросом Ник, глядя на звёзды, видневшиеся в просветах облаков. И сам же себе ответил: – Я думаю, не меньше тридцати километров. Если, конечно, учитывать только протяжённость отрезка реки, что мы оставили за собой. Но ведь мы шли не по прямой. Если сложить всё, то километров сорок пять наберётся. А то и все пятьдесят.
На одиннадцатые сутки полил сильный дождь.
Игорь уже дня за два до этого заметил перемены в погоде. Лёгкая, светлая поначалу облачность копилась, густела, принимая всё более тёмные оттенки и опускаясь всё ниже, чуть ли не до самой земли.
В полдень, когда они находились на отдыхе, из серой мглы, нависшей над головой, посыпала мелкая морось. Они думали, что и дальше будет так же моросить, навьючили лошадь и тронулись в путь, но тут хлынул настоящий ливень.
Они возвратились к месту недавнего лагеря, поставили на бугре, под деревом, палатку, сложили в ней вещи, окопали её со всех сторон, чтобы бегущая по земле вода не попадала внутрь, и настелили хвойного лапника. Затем развели перед выходом небольшой костерок, чтобы обсушиться и вскипятить чай. Казбек, накрытый попоной и с надетой на морду торбой, стоял возле палатки по другую сторону дерева и с хрустом пережёвывал засыпанную ему дополнительную порцию фуража. Тарзан, свернувшись клубком, грелся возле костра у ног хозяев.
– Может, скоро перестанет? – сказал Ник, бросив взгляд наружу.
– Сомневаюсь, – сказал Игорь, слушая шум дождя. – Долго собиралось, надолго и зарядило.
Просушив одежду, Ник растянулся поверх спального мешка. Не прошло и минуты, как он уже погрузился в глубокий беспробудный сон.
«Устаёт братишка, тяжело ему приходится, – подумал Игорь. – Надо было одному пойти, без него». Вспомнилось, как двумя днями раньше перебирались через впадающий в реку грозный, ворочающий камни приток. Они до вечера шли вверх по течению, разыскивая брод, пока не дошли до сравнительно ровной местности, где берега раздавались, приток несколько мельчал и становился уже не таким опасным. Но и здесь напору стремнины едва удавалось противостоять. Ника не один раз сбивало с ног, и если бы он не держался за повод лошади и за Игоря, его унесло бы течением.
Дождь лил до середины следующего дня, затем избыток влаги в тучах стал иссякать и снова посыпала морось.
Они вышли из палатки, поднялись на холм, поросший редким лесом, и огляделись. Небо по-прежнему было сплошь закрыто плотной серой облачностью. Ниже, в километре от них, там, где была река, клубился туман. Ветви деревьев, кустарник, травы гнулись под тяжестью воды.
В такую погоду лучше всего было оставаться в лагере. Они уже хотели вернуться в палатку, как вдруг сопровождавший их Тарзан замер, навострил уши и устремил взгляд куда-то по ту сторону холма. Игорь, хорошо знавший повадки собаки, шагнул за дерево и велел укрыться Нику.
– Тихо, – шепнул он и показал на темневший внизу, у подножия холма, кустарник. – Там кто-то есть.
Они замерли, прислушиваясь. За кустами раздавались неясные неразборчивые звуки.
– Я не могу идти, папа, у меня больше нет сил! – донёсся до них всхлипывающий жалостный голос. – Оставьте меня здесь. Идите одни. Может быть, хотя бы вам удастся спастись.
– Нет, Эмми, нет, мы не оставим тебя, ни за что! Давай, милая, вставай, надо, надо идти. О, майн готт, да что же это! Луиза, помоги мне поднять её!
Второй голос был мужской. А первый… Вроде женский, но что-то в нём было и детское.
– Немецкая речь, – прошептал Ник.