Под новым небом, или На углях астероида - Страница 4

С потолка посыпалась крошка, похожая на окалину, баржа вздрогнула, по ней словно пробежала судорога, задребезжал иллюминатор, и по всему корпусу заскрипело, завизжало железо. Не рокот уже, а неистовый утробно-каменный стозевный рёв преисподней, сокрушая возможность мыслить и что-либо понимать, нёсся теперь со всех сторон: и из-под земли, и с неба, и как будто изнутри их самих. От этого рёва готовы были лопнуть барабанные перепонки, нестерпимые звуковые вибрации ранили мозг и каждую клеточку тела.

Не помня как, отец и сын оказались на ногах. Цыган заскулил и на брюхе пополз к Петру Васильевичу. Игорь шагнул к двери, но каюта вдруг стала проваливаться, уходить из-под ног, её швырнуло в сторону, завертелись в бешеной карусели стены, померкло в иллюминаторе, как будто закатилось солнце и наступил вечер.

Не было сил вдохнуть, подступила тошнота, и Игоря чуть не вырвало. До него дошло, что он лежит на полу. Перед самым носом распластался Цыган. Это было последнее, что ему запомнилось. В тот же миг его подкинуло вверх и с силой ударило о стенку каюты. «Какой жёсткий пенопласт», – подумал он, и мир перестал для него существовать.

* * *

Что-то тёплое, влажное и шершавое прошлось по щеке, носу и губам, на сколько-то мгновений исчезло и вновь прошлось, ещё и ещё раз, по одной, по другой щеке, вновь по губам и носу и в конце концов заставило его открыть глаза. Но было темно, и он ничего не увидел. Поведя рукой, Игорь коснулся чего-то мягкого и лохматого. «Цыган», – шевельнулось в голове. Перевалившись со спины на бок, он обеими руками обнял собаку. Благодарный Цыган ещё раз облизал его.

Но почему так темно? Неужели наступила ночь? Долго же он провалялся… Что это был за гул? И вообще – что произошло?

Превозмогая слабость, он поднялся на четвереньки. Тело мучительно ныло, как будто его испинали ногами. Он пошарил вокруг себя и наткнулся на чьи-то ботинки… Это отец. В кармане его телогрейки он нащупал коробок со спичками и зажёг одну из них. Тусклое оранжевое пламя осветило тесное замкнутое пространство и отца, уткнувшегося лицом в заднюю стенку каюты. Но почему-то стенка эта была не сбоку, где ей положено быть, а внизу, на месте пола, правда, не горизонтально, а несколько под углом. Пол же и потолок встали чуть ли не на попа и заняли место стенок. Как будто баржа поднялась носом на большую крутую волну да так и замерла в этом положении.

Ничего не понимая, не в состоянии сориентироваться, Игорь чиркал спичку за спичкой. Спохватившись, он метнулся к отцу и осветил его. Пётр Васильевич лежал в луже крови, ещё сочившейся у него изо рта.

Игорь охватил его запястье – под пальцами слабо затокало ритмичное биение. Отец был жив. Игорь облегчённо вздохнул и вытер вспотевший лоб. Он перевернул отца на спину и подложил под голову сложенный вдвое угол матраца. Зашипев, вспыхнула очередная спичка. Пётр Васильевич застонал, открыл глаза, и взгляд его остановился на сыне.

– Это ты… Слава богу, – еле шевеля губами, прохрипел он. Шея его дёрнулась под воздействием глотательного движения. Помогая себе руками, он принял более удобное положение.

Догорев, спичка обожгла пальцы и погасла.

– Что это было? – прохрипело в темноте. Пётр Васильевич спрашивал не столько сына, сколько самого себя. Но кто мог ответить на этот вопрос?

Игорь зажёг ещё одну спичку и поднёс пламя к иллюминатору. В стекле отразился слабый огонёк, а за ним он увидел своё искажённое лицо с выпученными испуганными глазами. За стеклом была какая-то сплошная глинистая масса.

– Что за чертовщина? – прошептал он. – Ничего не понимаю. Откуда всё это взялось?

– Что там еще? – спросил Пётр Васильевич.

– Не знаю. Глина какая-то.

– Как это – глина?

– Да вот – глина за иллюминатором.

– Намыло, что ли?

– Не знаю, – повторил Игорь.

– Дай-ка взгляну.

Кое-как поднявшись, Пётр Васильевич добрался до иллюминатора и при свете спички убедился, что слова сына соответствуют действительности.

– Не-по-нят-но! – в полнейшем недоумении произнёс он по слогам. – Глина, и такая твёрдая. Вон какие борозды на стекле проделала.

Они вернулись на матрац. Игорь сидел молча, а Пётр Васильевич, удивлённо хмыкая, продолжал бормотать себе под нос, задавая на разные лады одни и те же вопросы. Силы и двигательные способности постепенно возвращались и к тому и к другому. Наконец они почувствовали, что могут достаточно уверенно стоять на ногах. Надо выбираться наружу. Опрокинутый набок дверной проём находился теперь на уровне головы. Игорь помог отцу перевалиться через него в коридор, подал наверх Цыгана и вылез сам.

Коридор, как и пол в каюте, стоял дыбом и походил на колодец. Они спустились по нему до ступенек, которые должны были вывести их на палубу, и… при свете спички увидели, что выход закрыт тяжёлой каменной глыбой.

Сдвоив усилия, они упёрлись в неё, чтобы отвалить в сторону, но та не поддавалась и стояла не шелохнувшись. Сменив точку упора, они повторили попытку, за ней ещё одну; хрипы и стоны вырывались из их горл, перемежаясь с проклятиями, жилы готовы были лопнуть от напряжения, но всё было напрасно.

Было отчего прийти в отчаяние. Игорь присел на корточки, чтобы перевести дыхание и переждать вернувшуюся слабость. Мокрое от пота бельё липло к телу, и он поёжился, стараясь избавиться от неприятных прикосновений ткани.