7 октября, подстёгиваемый стремлением разведать всё до конца, он сел на коня и поехал по направлению к Драве.
12 октября добрался до брода, по которому переходили сначала они с Ником, потом беженцы из Грюненсдорфа. После осенних дождей, однако, река вздулась, и переправляться сейчас в этом месте было то же, что подписать себе смертный приговор.
Но, наверно, где-то есть и другие броды, может быть, менее опасные, чем тот, у которого он сейчас находился. Ведь как-то сумели же его обойти коммандос, пока он ждал их на этом месте.
Игорь повернул на запад, к горам. Через несколько часов пути он приблизился к достаточно тихому широкому месту, где вода была не глубже, чем по колено, и спокойно переехал на левый берег.
Ещё через два дня он достиг Грюненсдорфа. Коня и собаку оставил в лесу, а сам залёг в укрытии, которое когда-то занимал с Куртом. Он извлёк из рюкзака бинокль, поднёс его к глазам и стал наблюдать.
Посёлок хорошо просматривался – были видны и шалаши невольников, и жилой комплекс коммандос. Комплекс стоял целёхонек, а вот на месте большинства шалашей виднелись одни лишь пепелища. Сохранилось только пять из них, и, кажется, они не пустовали. Но кто поселился в них? Ведь всех их обитателей приняла «Ирландия», и к настоящему времени они должны быть уже в Нью-Россе.
Перед входом одного из шалашей горел костёр; на огне стоял глиняный котёл, возле которого хлопотал какой-то мальчик лет семи. Дело шло к вечеру, и, видимо, юный повар готовил ужин. Для кого – Игорь выяснил в самом скором времени.
Незадолго до наступления сумерек от реки потянулись рыбачки. Шесть молодых женщин, нагруженные неглубокими корзинами с уловом, приблизились к забору, опоясывавшему жилой комплекс. Пять из них опустили корзины на землю и стали ждать, а одна сразу прошла через калитку и, подойдя к домику, возвышавшемуся в центре построек, вошла в дверь. Прошло некоторое время, прежде чем на пороге одного из домов появился молодой мужчина среднего роста. Прихрамывая на левую ногу, он подошёл к калитке.
Вглядевшись, Игорь узнал его. Это был тот самый коммандос, которого он ранил в день бегства обитателей шалашей в лесу, возле той пологой поляны, где произошло первое боестолкновение с преследователями. Жив, значит, остался, курилка! Да и почему бы ему не выжить, ведь он совсем легко его зацепил, чтобы тот только выбыл из погони.
А хромой – Игорь так и окрестил его – подошёл к калитке и стал принимать добычу. Перебрав её, самую крупную рыбу переложил в большую корзину, которую принёс собой, а мелочь оставил рыбачкам.
У двух женщин улов, вероятно, оказался меньше положенной нормы, и хромой забрал у них всё без остатка. Затем он им что-то сказал, обе они обнажили спины и склонились к забору, опершись на него руками. Хромой вынул из-за пояса хлыст и, лениво взмахивая, неторопливо, с оттяжкой нанёс каждой по десять ударов.
В бинокль было заметно, как при ударе вздрагивает женская спина и как на ней проступает очередная розовая полоса. «Руку бы тебе отстрелить, поганцу», – стиснув зубы, подумал Игорь.
Получив наказание, женщины облачились в свои незатейливые одежды, подняли опустевшие корзины и присоединились к другим рыбачкам, стоявшим поблизости и от начала до конца понуро наблюдавшим за ходом экзекуции. Похоже, присутствие их в таких случаях было обязательным и являлось дополнительной мерой «воспитания».
Игорь видел, что они не перемолвились ни словом и так и шли молча до самых шалашей. Навстречу им выпорхнули несколько ребятишек в возрасте от двух до семи лет, и тут впервые на лицах женщин появилось подобие улыбок. Начались объятия, похлопывания ладошкой то по мягкому месту, то по щеке, двух самых маленьких взяли на руки и расцеловали. Игорю чудились радостные восклицания, шутки и смех, но он понимал, что не мог их слышать, что это своего рода галлюцинация, возникшая из-за оптических свойств бинокля.
Дальше он увидел, как все собрались вокруг костра и женщины стали чистить рыбу, которую затем запустили в стоявший на огне котёл. Видимо, мальчик до этого готовил в нём какую-то приправу или коренья, а может, лишь вскипятил воду.
«Они живут одной артелью, – подумал Игорь, не отнимая от глаз бинокля. – Ну конечно, артелью выжить легче, и они выбрали наилучший вариант. Однако кто они такие? Ведь Франц говорил, что шалаши опустели, Грюненсдорф покинули все до одного человека. Неужели коммандос встретили ещё какую-то группу людей и их тоже поработили? Но почему в шалашах только женщины и дети? Может, мужчины заняты на каких-то лесных работах и подойдут позже, выполнив свою норму? Наверно, так и есть».
Когда стало смеркаться, Игорь оставил укрытие и вернулся в лес. В глухом ельнике развёл костёр и приготовил ужин из полугодовалого кабанчика, которого ещё днём сразил стрелой. Кожу с него он заблаговременно снял, собираясь пустить её на изготовление седла и уздечки. Досыта наевшись и накормив собаку, лёг на постель из еловых веток и проспал почти до рассвета.
Утром, ещё в сумерках, он вновь был в своём укрытии, наблюдая, как просыпаются Грюненсдорф и Гросхауз.
В жилищах коммандос ещё не было никакого движения, а в шалашах уже поднялись. Несколько минут утренней суеты, и пять женщин двинулись к реке проверять сети. Уже у самого берега их догнала шестая, та, которая отделилась от них у калитки Гросхауза. Они о чём-то перемолвились между собой, затем сняли верхнюю одежду и полезли в воду.